«Это альтернативный метод, настоящая лаборатория»: Олег Чугунов о съемках у Романа Михайлова, вызовах профессии и изменениях в кино

Мой день не так давно начался. У меня вчера была смена — слава богу, не ночная, но очень далеко от дома, и я вернулся только к шести утра. Сейчас чувствую себя немного разбитым. У актеров, конечно, довольно странный график: невозможно заранее представить, как будет выглядеть неделя. Можно иметь неплохой режим сна, а потом его собьет одна ночная смена или долгая дорога до площадки и обратно.

Мой герой в «Путешествии» стал чем-то вроде связующего звена между действием, эпизодами из бурной жизни в 90-х, персонажами и зрителем. Воплощая его, я чувствовал, что моя реакция, возможно, будет перекликаться с ощущениями аудитории — и в этом есть некая авторская позиция. При этом у героя есть реальный прототип — сам Рома, и я транслирую еще и его видение. В то же время это не исключает многообразия интерпретаций — каждый увидит фильм по-своему.

Рома интересно управляет вниманием зрителя, не строго, а выстраивая некую условность, в том числе с помощью камеры, которая порой выступает как самостоятельный персонаж. Она живет, двигаясь будто бы по собственной логике, отвлекается, углубляется — оператор Леша Родионов часто воспринимался нами как еще один герой на площадке.

— Видишь ли ты сходство между своими героями в «Путешествии на солнце и обратно» и «Поедем с тобой в Макао»? В обеих историях их отцы играют в карты — это перекличка образов или два совершенно разных персонажа?

Мне сложно найти явное сходство. В «Путешествии» мой герой, Руслан, существует как проводник между режиссером, сценой и зрителем. Он не фиксирован: у него меняется окружение, обстоятельства. Постоянство — в его внутреннем мире, любовной линии, и это определяет его личность.

А в «Макао» персонаж другой — он живет скорее инерционно, у него нет такой внутренней четкости, он ищет наполнения, пытается услышать себя. И фигура отца (герой Ромы) приносит ему смыслы. Это больше социальный срез, отражение состояния множества ребят — культурного слоя, поколения. Так что это совершенно разные истории.

— Хотя ты сам не жил в 90-е, тебе пришлось сыграть персонажа, взрослеющего именно в той эпохе. Как ты ощущаешь это время?

Если говорить о моем восприятии через «Путешествие», то я ощутил в 90-х некую свободу. Это время кажется хаотичным, как броуновское движение: у каждого — свой заряд, свой путь и в этом хаосе происходит постоянное пересечение судеб. Сейчас все будто более разрозненны, а тогда люди из самых разных слоев, жизни, опыта могли быть вместе, взаимодействовать, жить.

Мне понравилось представлять, что мой герой может выйти на улицу — и не знать, что его ждет. Как будто развитие событий диктует сама жизнь, а не внутренний план. В этом есть ощущение конца света: в 90-е все по градусам было намного выше.

Я познакомился с ним через его рассказ «Наследие», когда готовился к кастингу. Меня поразил его язык, необычность, глубина. Потом была сама встреча. Рома проводил кастинг не как отбор с таймером, а как знакомство. Он высказывал прогрессивные мысли об авангардном отношении к кино в зале Дома актера, где на стенах — портреты мэтров советского кинематографа.

О многом из того, что он тогда озвучил, мы с другом мечтали, обсуждая наши планы на лестнице общаги театральной академии — ночью, после учебы, замученные, уставшие, но с трепетом относящиеся к своему делу. И я понял, что хочу работать с Ромой. Тогда я пришел на пробы после бессонной ночи подготовки к экзамену. Все, на что хватило ресурса, — не заснуть и оценить, что передо мной — настоящий гений.

Это не похоже на стандартный съемочный процесс тем, что было очень много свободы и доверия. Это альтернативный метод, настоящая лаборатория, где ты сначала теряешь ориентиры, а потом учишься быть заново. Работа деликатная и неосязаемая, как ровный шов. Ты можешь просто общаться с Ромой и только потом понять, что шла работа над ролью.

Был период, когда у меня всегда с собой были две колоды карт. Я доставал их везде — в метро, в общественных местах, дома. Учился тасовать, обращаться с ними. Пытался встроить этот элемент в свою жизнь, чтобы это было органичное действие. В какой-то момент меня поразила мысль о том, что карты пусты по сути, но содержат информацию внутри себя, имеют взаимосвязь.

Рома много рассказывал о теории, даже совершил открытие в мире покера во время съемок. В «Путешествии» сделан акцент на том, что карты — это своего рода ритуал, вход в новое состояние.

— Михайлов снял несколько фильмов о закулисье актерской профессии: «Отпуск в октябре», «Жар-птица», «Надо снимать фильмы о любви». Насколько тебе как актеру с опытом они откликнулись?

В «Надо снимать фильмы о любви» были сцены, после которых я обращался к Роме с вопросами: «Это вы все действительно сами по себе инициировали или вы уже фиксировали какую-то данность?» Зная всех, кто был в кадре, зная их как людей, какими они могут быть, я реально верил в происходящее.

И больше всего я поверил Роме. Для меня он гениальный актер. Я очень уважаю его как партнера, потому что ему вообще ничего не стоит переиграть любого. Он снял отличный фильм на эту тему, который выглядит и актуально, и естественно, и аутентично. Там есть подлинное документальное существование актеров.

Я начал замечать, что под прицел все чаще попадают ситуации, которые ближе и понятнее мне самому, — какие-то бытовые, знакомые, из реальной жизни. И я понял: ага, теперь в центре внимания не выдуманные истории, которыми можно просто увлечь или развлечь зрителя, а темы действительно социальные, живые. И герои становятся все больше похожи на настоящих людей — с их повседневной жизнью, с их опытом.

Стало больше пространства, чтобы применять свой собственный опыт. Причем делать это смело — потому что если играешь подростка и ты сам подросток, то имеешь право играть так, как проживаешь. Это прибавило уверенности. Хотя все равно был такой момент, когда будто бы внутренне сошел с привычных рельс — как будто раньше был более метафоричный путь, а теперь он стал гораздо ближе к реальности.

Это действительно был очень масштабный проект — серьезный и в плане подготовки, и в плане реализации. Он требовал огромного количества времени, полного погружения в процесс. А учеба в театральном устроена так, что ты должен быть на месте шесть дней в неделю. Там не работает подход компромиссов. Если ты не в процессе, это просто обнуляет ценность учебы.

Что касается моего персонажа — мне он действительно очень нравится. Он своего рода проводник — человек из наших реалий, попадающий в сказку. Я старался сделать его крутым. У меня всегда есть объемная легенда для персонажа, но она остается во внутренней работе. Внешне он — активный, увлеченный, живущий по-настоящему. И, наверное, именно поэтому он так органично оказался в центре этой сказочной истории.

Да, конечно. Я четко понимаю, что по мере моего взросления, когда я буду меняться, мне, возможно, предстоит стать героем истории, где будет предполагаться большая работа. И тогда мне понадобятся навыки, которых пока нет.

Я очень много мыслей своих посвящаю теме такого героя — нового героя. Какой он должен быть? Что на него влияет? Какие у нас бытовые, реальные проблемы? Какие враги, какие препятствия у современного человека? Какие модели поведения становятся актуальными? Какая фигура была бы зрителю привлекательна, чтобы он сказал: «Ни фига себе, вот это крутой персонаж. Хочу быть как он».

Очень важно — и очень хочется — дать через экран пример такого человека. И, разумеется, нужно вести внутреннюю работу над тем, чтобы мочь это делать. Чтобы самому быть человеком — искать в себе такого человека, которого потом захочется воплотить как героя.

У меня очень интересные отношения с комедийным жанром. Он привлекает своей сложностью — потому что требует не только практики, но и серьезной теоретической базы, умения применять знания на деле. А все трудное у меня всегда вызывает любопытство.

Еще сейчас мне особенно интересны истории социальной направленности. Они важны и с точки зрения актерской задачи — когда у тебя есть возможность сделать свою работу содержательной, полноценной, глубокой. Тут речь даже не о работе, а именно о том, чтобы быть в каком-то правильном, полезном, живом процессе.

Плюс я сам люблю фильмы, которые рассказывают о людях — об их судьбах, сложностях, победах. Особенно если это жизнеутверждающие истории с какой-то моралью, которая вдохновляет, подталкивает, помогает иначе взглянуть на события. И в этом смысле социальная драма — жанр, который мне действительно интересен.

Недавно посмотрел «Рассекая волны» Ларса фон Триера — и осознал, что такое кино мне по-настоящему близко. Взгляд режиссера на людей, то, как он ведет камеру, какие события выбирает — все производит сильнейшее впечатление. Такие фильмы — фиксация реальности, они честны и эмоциональны. Я понял, что люблю именно это.

Сейчас есть внутренняя потребность наполниться изнутри. Я просто понимаю, что у меня такой возраст, когда особенно остро чувствуешь: что ты в себя помещаешь — тем и становишься. Мне бы хотелось провести тщательную работу над этим наполнением. Смотреть больше фильмов, читать разную литературу, пробовать новое, искать свое — в эстетике, во вкусах, в смыслах.

Я бы также посвятил время самому себе — чтобы лучше понять себя. Прислушивался бы к импульсам, которые рождаются, когда ты наконец уделяешь себе внимание, и через это учился бы заботиться о себе.