«Мы снимаем кино, чтобы не расставаться»: интервью с создателями «Черной весны» Любовью Львовой и Сергеем Тарамаевым

Вы выбрали для сериала «Черная весна» эстетику голых месяцев, вроде марта или ноября, когда природа максимально обнажена и уязвима. Что вы хотели передать этим художественным средством?

Любовь: Это просто весна. У нас не было специальной задумки. Просто с точки зрения изображения фактура без листьев нам нравится, а солнце и зелень не очень.

Сергей: Здесь нет никакой метафоры. «Черная весна» — красивое словообразование. Черная — значит темнота, весна — расцвет. В названии заложен контрапункт: что-то возрождается, но оно уже черное. Главное, что подростки заканчивают в это время года школу. Да, наша весна хмурая. Но фактура голых деревьев и серого неба не означает, что внутри ребята не переживают предчувствие новой жизни.

Как вы снимали «Черную весну»? Время года было не самое комфортное. Расскажите закадровые истории о бытовых сложностях.

Любовь: Трудности оказались не важны, потому что у нас сложилась потрясающая команда. Но они, конечно, были. Например, в восьмой серии ребята должны были прыгать в уличный бассейн, и его специально грели семь дней. И вот мы приезжаем на съемочную площадку к дому в горах и видим, что всю ее завалило снегом. Бедный художник Тимофей Рябушинский приделывает к диджейской стойке блестки, а они у него отлетают через секунду. «Я так уже два часа», — говорит он. Постановщики метут снег с розовых дорожек около бассейна, а их заносит опять. Только в последний момент мы все-таки решили снимать. В итоге снег в финале выглядит как спецэффект. Будто в природе тоже начался апокалипсис, как и у героев. Так что все сложности потом перерабатывались в художественную идею.

Еще были две собаки, которые нас полюбили. Они кидались и висели на нас, как два мешка. Огромные собаки величиной с овчарок. В результате они снялись во многих сценах.

Когда мы снимали финал, группа оделась в карнавальные костюмы. Художники по гриму сделали всем блестки. Вся группа ходила в них будто у нас общая тусовка, а не съемки. Мы снимали финальную сцену целых три ночи подряд, но у всех было такое приподнятое настроение. Все были так заряжены, что от сложностей даже получали удовольствие.

Сергей: Иногда артисты совершали маленькие подвиги. Например, есть сцена, где Ваня Лаврухин голым убегает от старух. Съемки, как назло, выпали на страшно холодный день — мы мерзли даже в утеплении. Там –7°C на ветру ощущается как –25°C в Москве. Но Ваня играл несколько дублей абсолютно обнаженный на этом ужасном холоде, за что мы ему очень благодарны.

Еще есть сцена, где Никита Кологривый падает в гусиный пух. Но кино — это дубли. Мы привезли очень много пуха. Никита неоднократно в него падал, его рот забивался, невозможно было дышать. Он должен был лежать там несколько секунд, потом вылезать и еще проигрывать сцену — все в одном дубле. Физически это очень сложно: пух попадал в нос и в дыхательные пути.

Любовь: Один из наших любимых моментов, когда мы снимали финал первой серии — дуэль. Каскадер Костя Адаев говорит: «Надо отрепетировать». Но остается 15 минут до захода солнца, и начинается шторм. Оператор Миша Хурсевич говорит: «Надо снимать сейчас, потом стемнеет». Ребята тащат Тему Ткаченко в лодку, забрасывают его туда, пытаются отплыть, а их переворачивает. Тема лежит внизу, не шевелясь, но кричит оттуда: «б***ь, б***ь». Их захлестывает волной, а у них безумно дорогие микрофоны — по тысяче евро. Звукорежиссер сидит на горе и не может оттуда спуститься. Он кричит «стоп», но никто его не слушает. Миша Хурсевич бежит в кроссовках в море, продолжая снимать. Все это был один дубль, который в результате вошел в сериал. В нем ощущается, что никто не знает, что делать. И такой экстрим!

Сергей: Получился один из самых мощных кадров всего сериала. Он настолько спонтанный и непредсказуемый! Нам стоило больших усилий не кричать «стоп», хотя ребята правда были в экстремальной ситуации. Но мы понимали, что второго дубля быть не может, и максимально оттягивали эту команду. Вся эта непредсказуемость осталась в кадре. Как мы и хотели: первое столкновение ребят со смертью и незнание, как себя вести, непонимание и ужас удалось передать еще и благодаря тому, что производство не позволяло нам сделать второй дубль. Тот самый случай, когда конфликтующие обстоятельства в итоге помогают.

Герои сериала стреляют из реальных кавалерийских пистолетов образца 1822 года, изготовленных Имперской оружейной мануфактурой французского города Тулле. По заключению искусствоведов, это оружие представляет культурную и историческую ценность. Как вам удалось раздобыть такие пистолеты?

Любовь: Сначала нам предлагали бутафорские пистолеты — и это была шляпа. Мы несколько раз посмотрели кусочек из «Барри Линдона», где стреляют из настоящих пистолетов — они выглядят так убедительно! В результате исполнительный продюсер Дима Мурин нашел где-то в Питере…

Сергей: … антикварные пистолеты. Они настоящие, поэтому договориться было большой проблемой. Но достоверность и детализация очень для нас важна, поэтому мы запарились. Они, конечно, не стреляют: запаяны, безвредны. Пиротехники на съемках делали свое дело, чтобы был хлопок, шел дымок. 

Как вам удается работать вдвоем и не ссориться?

Сергей: Простите, это прозвучит очень романтично. Но мы затеяли снимать кино только ради одного момента: чтобы просто не расставаться. Мы нашли работу, которую можем делать вместе. Надеюсь, сейчас девушки всего мира заплачут. Разделения у нас не существует изначально ни в написании, ни в реализации. Мы как многорукий Шива.

Как изменятся эти четверо ребят из «Черной весны»? Какие качества обретут, пройдя через все перипетии?

Сергей: Они сталкиваются со смертью, имея романтические представления, и, безусловно, без изменений остаться после такого невозможно. Они не утратят морально-этических ценностей. Но кто-то будет разрушен психически. Кто-то раздавлен тем, что спутаются его жизненные ориентиры. Кто-то колоссально разочарован. Только один из героев сможет выпрыгнуть из центрифуги, в которую их затянуло.

Как родились идея сериала и название?

Сергей: Название родилось из произведения Константина Вагинова «Козлиная песнь». Мы были от него под большим впечатлением. Что касается идеи: мы с Любой очень долго пьем чай каждое утро и говорим обо всем. Такая у нас есть медитативная зона. Однажды речь зашла о дуэли Александра Сергеевича Пушкина. О том, что она обросла мхом: Пушкин теперь — наше все, а дуэль — нечто кинематографическое, Безруков с бакенбардами. Но что, если закрыть глаза и представить, как все это было в реальности? Его ранило, он упал на колено и все равно стреляет в Дантеса. Как это страшно, как физиологично. Слово за слово, мы пьем чаек и говорим, что было бы круто представить эту историю в современном мире. А кому ее отдать? Взрослые люди не могут стреляться — они про деньги, про семью, про детей. Могут только ребята 16-ти лет. Вот так и родилась идея.

Насколько это провокационный проект по вашему мнению? Что будет с этим кино? Повлияет ли оно на общественность?

Сергей: Конечно, могут найтись люди, которые скажут: «Послушайте, дорогие мои, а вы отдаете себе отчет в том, что вы сделали? Ведь многие молодые люди могут захотеть свести счеты при помощи дуэльных пистолетов. Вам не кажется, что вы пропагандируете насилие?» Я отвечу им: «Нет». Ребята сразу получают колоссальный психологический удар от того, что они сделали. Дуэли приводят их к катастрофе, наоборот, вызывая у зрителя отторжение подобных поступков. То есть это, наоборот, предостережение, а не пропаганда.

Любовь: Но ведь мир несправедлив.

Сергей: Конечно, в этом есть некий протест. Но он существует не в дуэлях, а в целом — в эмоциях этих ребят, которые не хотят…

Любовь: … мириться с глобальной ложью.

Сергей: Да, об этом говорит Мел, вспоминая героя «Над пропастью во ржи» Холдена Колфилда. В этом и есть главный месседж «Черной весны» и наш протест как режиссеров. Как существовать в этом обществе, когда оно несправедливо, прогнило ложью и двойственной моралью? Есть два варианта: принять или сопротивляться. Здесь главный конфликт, который может быть провокационным.

Как вам вообще все остальное кино, которое снимают сейчас в России? Что особенно отозвалось лично у вас?

Сергей: Самое интересное сейчас происходит в сериалах. В полном метре меньше событий. Хорош сериал «Псих», очень нехарактерный для Федора Бондарчука.

Любовь: Там крутая музыка Вдовина. Мы как раз после этого очень просили Игоря, чтобы он с нами работал в «Черной весне».

Сергей: Сериал «Хрустальный» — это такой «Фарго» российского маленького провинциального городка, стильный и глубокий. «Вампиров средней полосы» мы отсмотрели от корки до корки, это классный и дерзкий сериал, как по форме, так и по содержанию.

Любовь: Мы вообще посмотрели много крутых проектов на START. Например, «Контейнер». Нам не близка сама тема, но он очень хорошо сделан.

Сергей: «Хороший человек».

Любовь: «Алиса не может ждать» Наташи Мещаниновой.

Сергей: Да, прекрасный сериал. Надо было начать с него: это свежий и сильный материал, парадоксальный и глубокий.

Любовь: Мне еще очень понравился «Шторм» Бори Хлебникова.

Сергей: И «Топи» Володи Мирзоева — интересный сериал, имеющий яркое индивидуальное лицо. Еще «Последний министр» Волобуева — потрясающий, дерзкий, смешной, глубокий. Россия сейчас в сериалах выглядит очень достойно.

Любовь: Да, движение хорошее.

Сергей: Мы благодарны START за то, что он решился на наш материал — на «Черную весну». Это требует определенной дерзости от продюсеров — Иры Сосновой, Эдика Илояна, Жени Айвазяна. Нужно иметь смелость и рок-н-рольность. И они принимали такое рукотворное участие в нашем проекте.

Любовь: Это так круто и необычно: мы были как семья, которая живет вместе и перед праздником готовит пироги. Творческая энергия закручивалась, объединяла нас, каждый что-то предлагал.

Сергей: Уникальный домашний опыт. Это магия START — создавать такую атмосферу.

Любовь: Здесь продюсеры подходят к работе не отстраненно по бизнесу, а как художники. И как родители.

Сергей: Строгие родители. Но любящие. Они даже наказывают, любя.

Какое подростковое кино вы бы посоветовали?

Любовь: Конечно, «Эйфория», первый сезон.

Сергей: Мы на него и ориентировались, это был референс «Черной весны». Считаем его абсолютным шедевром. Настолько изысканный, что можно только упасть на колени.

Как изменился киношный ландшафт? Стало ли больше дилетантов или, наоборот, профессионалов?

Сергей: На наш взгляд, сейчас появляется огромное количество безумно талантливых людей.

Любовь: Нынешнее время похоже на то, когда возникли Годар и Трюффо. Когда дилетанты пробовали снимать, и получалось очень круто. Но здесь и сейчас это происходит не в фильмах, а в сериалах. Был момент застоя, а теперь, кажется, возможно все.

Сергей: Не только в сериалах. Например, фильм «Человек из Подольска», который снял молодой режиссер Семен Серзин. Прекрасная картина — очень дерзкая, смелая. Это его первый фильм, а впечатление, будто работал сложившийся художник. Евгений Сангаджиев снимает сериал Happy End — потрясающий, убойный, сшибающий с ног. Раньше он работал только с коротким метром. Все эти ребята — изначально актеры. Фильм «Бык» снимает Борис Акопов — мощнейшая картина.

Любовь: Акопов все-таки окончил ВГИК, он профессионал. Это мы с тобой, Сереж, дилетанты — пришли из актерства. А Годар и Трюффо пришли из кинокритики. Кинотеатры сейчас умирают по социальным причинам — сначала коронавирус, потом санкции. А в сериалах — новое дыхание, они переживают Возрождение.

Сергей: Наш стиль — «вдохновенный дилетантизм». Это фраза Брайана Ферри, основателя группы Roxy Music. Я думаю, эта мощная сила и победит в результате.

За какие истории вы хотите взяться, когда закончите с «Фишером»?

Любовь: «Фишер» выходит в эфир уже в январе.

Сергей: «Фишер» — это опыт, который не купишь ни за какие деньги. После романтической «Черной весны», написанной нами самими, мы взялись за уже сложившуюся ретро-историю.

Любовь: Мы всегда хотели снять историю про маньяка. Самое страшное, что в детстве я видела настоящего Фишера. Он скрывался от всех, а мы с мамой с ним столкнулись. Маме чудом удалось добежать до пятого этажа. Там потом нашли огромную трубу с заточкой, вызвали полицию. У мамы месяц не было голоса. Уже много лет спустя мы с Сережей увлеклись маньяками, и мне любопытно было выяснить, кем же был тот, с которым я тогда в детстве встретилась. Наконец, я узнала, что это Фишер. Еще позже, во время съемок «Черной весны», нам позвонили продюсеры и спросили, не хотим ли мы снять «Фишера». Он будто сам к нам пришел. Мистика вообще часто догоняет нас в жизни.

Теперь же нам бы хотелось поработать с графикой, с фэнтези. Хотя фэнтези не всегда предполагает графику. Например, в экзистенциальном сериале «Разделение» ее почти нет — он минималистичен, но гениален. Нам бы хотелось снять фэнтези либо дерзкое, как «Пацаны», либо мрачное, либо странное как «Маньяк».

Сергей: После реалистичного «Фишера» хочется уйти в фантазию. Но чем больше мы снимаем, тем лучше узнаем себя. Такие ингредиенты как панк-культура или декаданс до сих пор на нас сильно влияют. Поэтому если будет фэнтези, оно должно обладать этими качествами. Либо декаданс, как в «Доме с прислугой». Либо панковость, как в «Пацанах». Либо то и другое.

Любовь: Или что-то вроде «Шоу Трумана». Но, конечно, хочется не повторяться, а изобретать.

Было ли сложно заманить в каст таких именитых актеров, как Фоменко и Яценко?

Сергей: Очень легко! Когда они читали текст, говорили, что будут страшно рады сниматься в проекте. Это комплимент нам с Любой. Коля Фоменко рубился за каждое слово в сценарии, чтобы оно было произнесено так, как написано. Он даже пререкался с продюсерами, когда его просили не произносить матерное слово. Сравнивал сценарий с фугой Баха, в которой пытаются заменить бемоль на диез. Нам это было ужасно приятно.

Любовь: Саша Яценко и Коля Фоменко очень близкие нам люди по духу. И Сережа Гилев, и Толя Белый. Они такие же подростки, как мы.

Какое будущее ждет российское кино? Светлое оно или туманное?

Сергей: Этот вопрос звучит провокационно. Мы так зависим от внешнего мира — и кинематографисты, и ассенизаторы, и маляры. Мы существуем в контексте.

Любовь: Можно поехать в Аргентину и снять там.

Сергей: Нет. Мы никуда не поедем. Никакого аргентинского кино мы снимать не будем. Прогнозировать очень сложно. Говорить о кино в отрыве от происходящего — нелепо. Мы летим куда-то. Пока не остановились. Мы надеемся, что какие-то парашюты выпрыгнут, стабилизация произойдет.

Любовь: Или не произойдет.

Сергей: Если не произойдет, то о чем тогда вопрос. Причем здесь кино. Сейчас мы просто летим и не знаем, что будет с каждым из нас. Барон Мюнхгаузен сел на ядро и летит, ни о чем не говорит. Мы как барон Мюнхгаузен.