«В это хотелось прыгнуть без страха»: разговор с Вильмой Кутавичюте

Во-первых, ты сразу включаешься в историю из-за сложносочиненных героев. Они непростые, противоречивые. В каждом — и свет, и тьма, что делает персонажей по-настоящему глубокими. Вера как раз из таких. Мы встречаем ее в момент кризиса, на сломе, совсем теряющей почву под ногами. Это заставляет девушку нападать первой, отталкивать, прятаться за колючками, чтобы выжить, не сойти с ума. Порой она глубоко депрессивная, вовсе не «милая» — и в это хотелось прыгнуть без страха.

Как только я получила сцену для проб, захотела погрузиться в эту историю. Мне показалось, что Вера очень глубоко внутри — несчастный человек. И все, что мы видим снаружи, — всего лишь пристройки, попытка хоть как-то защититься, спрятать свою уязвимость, не выдать боль от измены, утраты смысла жизни, молодости. Иначе героиня может просто потерять рассудок. И в какой-то сцене это все прорывается, но даже тогда ее не слышат, она снова остается одна.

Что такое жизнь, когда мы начинаем по-настоящему понимать, что она ценна? А когда осознаём, что это вообще самое ценное, что у нас есть? Только тогда, когда уже нет пути назад? В какой момент жизнь вдруг становится товаром, который стоит денег? Тема черной трансплантологии тут не просто фон. Это способ задать жесткие, неприятные вопросы: про систему, про мораль, про то, что мы называем человечностью.

— Как бы вы описали атмосферу на площадке «Хирурга»? Насколько сложной оказалась работа в жанре медицинского триллера?

Это была одна из самых приятных съемочных площадок — благодаря продюсерам, всей команде и особенно режиссеру Илье Ермолову. Ты буквально чувствовал, как все вокруг помогают сосредоточиться. Сцены действительно были непростые — и каждый это понимал. К процессу подходили очень тонко, бережно. Илья буквально играл этой атмосферой и, главное, давал ощущение, что можно пробовать, искать, ошибаться.

Я не пыталась играть загадочность. Думаю, Вера отчасти как будто заморожена — от боли, от обиды, от невозможности встроиться в эту семью. Она бы хотела проявиться, открыться, но не получается. Как будто между ней и остальными — стекло: она стучит, но ее не слышат.

Читая в буквальном смысле этого слова на бумаге свою роль, ты понимаешь ее потенциал и глубину, и становится ясно: перед тобой серьезный проект.

Играть в театре и в кино — две совсем разные истории. Мне кажется, для этого вообще нужно открывать отдельные факультеты. Потому что когда мы выпускаемся из театральных вузов, то абсолютно не готовы к тому, что такое кино, из-за технических нюансов.

Сейчас я стараюсь не столько говорить, сколько обыгрывать, как получается. Вообще стремлюсь заниматься своим делом, а не чужим. Написать по-настоящему достойный сценарий безумно сложно, а мы, актеры, часто этого не осознаём, возмущаемся: «Что за фраза?», «Почему она не звучит?» Сейчас я смотрю на все иначе. Особенно когда речь идет о сложных, закрученных историях, где сценаристам приходится одновременно удерживать напряжение и раскрывать внутренний мир героев.

Доверие, внимательность, возможность пробовать что-то новое, даже если артист не знает, получится ли у него. Илья создает безумно теплую атмосферу на площадке, где просто хочется находиться.

Над сложносочиненной ролью с классной крутой командой, как в этом проекте.