Любить по-русски: эволюция секса в отечественном кино

Секс до революции

В дореволюционной России, как и во многих странах в конце XIX — начале XX века, секс был темой табуированной и низкой. Сюжеты, так или иначе касавшиеся интимной близости, в литературе или на театральных подмостках подавались иносказательно и максимально завуалированно. Всё, что как-то выбивалось из нормы, мгновенно получало скандальный статус и понижалось в ранге до бульварного.

Не обошла эта традиция и изобретение братьев Люмьер. Конечно, после съемок поездов и фабричных рабочих некоторые авантюристы с кинокамерой обратились к телесному. С искусством, даже балаганным, коим долгое время считали кино, эти эксперименты имели мало общего. Однако для привлечения зрителя первые режиссеры выбирали кричащие сюжеты, где секс — хоть и за кадром — играл важную роль.

Один из главных авторов «великого немого» царской России, Евгений Бауэр, например, часто обращался к теме грехопадения. В «Одной из многих» героиня Веры Холодной мучается из-за несчастной любви и под влиянием женщины полусвета опускается на самое дно. В «Песни торжествующей любви» герой играет на скрипке волшебную мелодию, заставляющую жену приютившего его художника ночь за ночью в полузабытьи отдаваться хитрому музыканту.

Обе картины считаются утраченными, но из описаний современников мы знаем, что интимные сцены в них, как и в других фильмах этой эпохи, в лучшем случае размыто описывались в интертитрах, о демонстрации речи быть не могло. Режиссеры начала XX века отдавали предпочтение изображению чувственных переживаний героев.

Ревущие 20-е

После революции кардинально изменились представления о сексуальности и семейной жизни. Традиционные ячейки общества были объявлены буржуазным пережитком, интимные отношения — естественной нестыдной потребностью, удовлетворить которую каждый пролетарий имел право здесь и сейчас. Кино ответило новой этике мгновенно. Несмотря на сексуальную раскрепощенность общества, на демонстрацию полового акта в любом, даже самом невинном, виде всё еще никто не осмеливался. Зато тема новой семейности начала проскакивать почти в каждом фильме. Яркий пример — «Катька „Бумажный ранет“» Эдуарда Иогансона и Фридриха Эрмлера.

Героиня картины, простая деревенская девушка, приезжает в Ленинград на заработки, отдается первому встречному пройдохе, беременеет и, отказавшись от аборта, воспитывает ребенка в компании безропотного приживалы. Мужчина выполняет традиционные женские функции, а Катька берет на себя содержание семьи.

Семейные 30-е

С приходом к власти Сталина гайки закручиваются на всех уровнях. Никакой больше сексуальной вседозволенности, наоборот, происходит возврат к семейным ценностям и консерватизму. В этом контексте одной из последних работ, потрясших советских критиков своим революционным натурализмом, была «Земля» Александра Довженко. После известия о смерти главного героя его невеста в исступлении срывает с себя одежду и мечется по избе. Крайне смелая для 30-х сцена демонстрировала несексуализированную наготу, подчеркивала высшую степень горя несчастной женщины и передавала настроение лучше любых интертитров. Довженко, вероятно, сам того не осознавая, придумал новое слово не только в советском, но и в мировом киноязыке.

Иносказательные 40-е

Однако «Земля» была исключением из правил, на протяжении десятилетия сложившихся в аналог американского кодекса Хейса. Из фильмов убирали демонстрацию любой наготы, а все мало-мальски провокационные темы не проходили цензуру еще на стадии одобрения заявки. Режиссерам и сценаристам приходилось изворачиваться, чтобы хоть как-то говорить не то что о сексе, но просто об отношениях. Например, в мюзикле «Свинарка и пастух» Ивана Пырьева вся романтика иносказательно подавалась через песни героев.

В советские сороковые зрителя нельзя было отвлекать от патриотического подъема, связанного с преодолением трудностей Великой Отечественной и ее последствий. Но даже когда этот период завершился и наступила эпоха малокартинья, сексуальность на экране еще какое-то время объяснялась развращающим влиянием Запада и, естественно, тщательно вымарывалась цензорами.

Оттепельные 50-е

От асексуальности советское кино начинает избавляться только к середине 50-х. Давление пуританства еще можно заметить по фильму Станислава Ростоцкого «Дело было в Пенькове». Ленту не рекомендовали смотреть лицам младше 16 лет из-за «непристойной» сцены: герои Вячеслава Тихонова и Светланы Дружининой лежат на супружеском ложе и… ничего не происходит. В эпизоде нет никакого постыдного действия, только органично переданная атмосфера интимности между новоявленными мужем и женой. Но даже от образа мужчины и женщины неглиже в одной постели цензорам становилось не по себе.

Чувственные 60-е

Фокус кино на чувственной стороне интимной жизни оставался мейнстримом еще какое-то время после отставки Хрущева и завершения оттепели. В конце 60-х на экраны выходят такие фильмы, как «Короткие встречи» Киры Муратовой и «Долгая счастливая жизнь» Геннадия Шпаликова. Центральной темой в них становится внезапно вспыхнувшая любовь молодой рабочей девушки и супергероя тех времен, начитанного геолога или инженера. Ни о каком сексе речи не идет, на экране демонстрируется возвышенная чеховская драма, неизбежно завершающаяся разбитым сердцем.

Застойные 70-е

Чем глубже страна погружается в эпоху застоя, тем стремительнее на смену чувственности и сексуальной абстиненции приходит откровенность. Хватка цензуры становится всё слабее, но сопротивление еще остается. Больше всех страдает авторское кино. Например, эпос Андрея Тарковского «Андрей Рублев» содержит очень откровенную сцену празднования Ивана Купалы, где люди меняют стыд и одежду на разгульное языческое веселье. Хотя эпизод не демонстрирует ничего, кроме молодости и радости, противопоставленных аскезе главного героя, цензоры не могли смириться с таким непотребством. «Андрей Рублев» в изначальном виде попал в прокат только в 1987 году.

Но в бесконечном бою с цензурой были у режиссеров и победы. Знаменитую сцену соблазнения Семена Горбункова (Юрий Никулин) в «Бриллиантовой руке» Леониду Гайдаю удалось отстоять. Свою роль сыграли целомудренный подход к демонстрации стриптиза в исполнении Светланы Светличной и идеологическое обоснование: противопоставление правильной скромной советской женщине развратной антисоветской блондинки. Александр Митта, снявший, пожалуй, первую в отечественном кино постельную сцену в фильме-катастрофе «Экипаж», смог сохранить только пятую ее часть. Вид сквозь аквариум на обнаженные тела героев Леонида Филатова и Александры Яковлевой ужасно разозлил цензоров, но сцена была обоснована сюжетом, так что целиком вырезать ее не стали.

Революционные 80-е

В 1986 году случился V съезд Союза кинематографистов СССР, и индустрия советского кино в одночасье перевернулась. Руководство органа было переизбрано, под нож пошли партийная цензура, кумовство и официоз, а кинопрокат отныне стал подчиняться только рынку. Благодаря этой революции на свет появились такие картины, как «Маленькая Вера» Василия Пичула, «Зимняя вишня» Игоря Масленникова и «Интердевочка» Петра Тодоровского. Наталья Негода, Елена Сафонова и Елена Яковлева стали секс-символами эпохи и показали не только отечественному зрителю, но и всему миру, что секс в СССР есть: яркий, красочный, расчетливый, печальный, не всегда по любви, но теперь абсолютно точно без купюр.

Безумные 90-е

В 90-е количество секса на экране продолжило расти. Сказывался хлынувший в страну невиданный доселе западный контент и рухнувшая в момент идеология, на смену которой пришел плюрализм и вседозволенность. Изображение интимных отношений в этот период изобиловало одновременно подробностями, условностями и сюрреализмом. Цензурных ограничений больше не было, и постельные сцены вставляли в каждый второй фильм вне зависимости от требований сюжета. Идеально описывают эпоху две диаметрально противоположные картины: «СекСказка» Елены Николаевой и «Про уродов и людей» Алексея Балабанова.

Николаева на заре 90-х экранизировала Набокова (а кого же еще) с Людмилой Гурченко в роли дьявола и молодым Сергеем Жигуновым в образе ловеласа: нелепые театральные декорации, дым-машина в каждой сцене и обмен постоянного бесчувственного секса на единственную настоящую любовь. Балабанов за два года до конца века закрыл тему сексплуатации, изобразив погрязший в пороке и сепии дореволюционный Петербург, где герои «Про уродов и людей» делали порнографические открытки. Персонажи этой картины обнажены не только физически, но и духовно, что перевело тему сексуализации в философскую плоскость.

Приземление сексуальности

С начала нулевых режиссеры больше не чурались вставлять в свои фильмы постельные сцены, но стали делать это осознанно. Произошло приземление сексуальности — авторы начали исследовать ее обыденность. Картины впервые четко разделились по жанрам — появились эротические триллеры и драмы. «Интимные места» Наташи Меркуловой и Алексея Чупова рассуждают о комплексах, сексуальной неудовлетворенности и стоящих за этим проблемах. Полуавтобиографическая «Машина любви» Павла Руминова пытается говорить на провокативном языке Гаспара Ноэ о кризисе отношений. Впрочем, куда лучше это удается поэтической в своей откровенности «Верности» ​​Нигины Сайфуллаевой.

Благодаря расцвету онлайн-кинотеатров секс захватил малые экраны. Темами многосерийных отечественных проектов становятся сексология («Клиника счастья»), вебкам («Хэппи-энд»), темный рынок эскорт-услуг («Жизнь по вызову»), светские страсти («Содержанки») и секс в отношениях («Свободные отношения», «Открытый брак»). Каждый из этих сериалов старается говорить со зрителем на ранее табуированные темы и транслирует важную мысль: секс — это нормальная часть нашей жизни, и разговоры о нем не девиация, а обычное дело.

Что ждет зрителя дальше?

Демонстрация секса за десять с небольшим лет стала неотъемлемой частью каждого крупного кинопроекта, а из сериалов об интиме вообще можно собирать тематические подборки. Нормализация этой сферы идет рука об руку с реорганизацией этики и движением новой искренности, что не может не радовать. Однако, с другой стороны, нельзя исключать корыстные и эксплуатационные мотивы современных авторов, когда секс на экране не несет иного смысла, кроме, собственно, его демонстрации. Это, в свою очередь, может привести к перенасыщению рынка и падению рейтингов. За примером далеко ходить не надо: экстремально сексуальная безвкусица Сэма Левинсона «Кумир» прямо сейчас уничтожается критиками и зрителями.

Индустрия уже сделала серьезный рывок вперед: в Голливуде, а позже и в Европе, появилась профессия координатора постельных сцен — это специальный человек на площадке, отвечающий за психологический и физический комфорт актеров во время работы над интимными эпизодами. До российских студий подобная тенденция пока только добирается.