«Мы вышли из эпохи потребления»: интервью с режиссером «Бывшие. Happy End» Антоном Мегердичевым

Есть ли у вас в характере что-то от главных героев «Бывших» — Яны или Ильи?

В общечеловеческом смысле я похож и на Яну, и на Илью, потому что зависим. Имею в виду от близких, от разных привычек. Ведь тема картины гораздо шире, чем чисто наркотическая зависимость, которой у меня нет.

Выходит, есть зависимости хорошие и плохие?

С точки зрения религии не должно быть никаких зависимостей, кроме как от Бога. Любая страсть — плохо. Я люблю есть пирожки, и это уже не очень хорошо! Православная культура отчасти про то, чтобы избавить себя от всех пристрастий. Но я живой человек.

Вы хотите избавиться от всех зависимостей? Это ваш духовный путь?

Безусловно, каждый человек — если он хочет остаться на этом свете подольше — пытается получить свободу. Первый шаг к ней — избавление от тех или иных зависимостей, от страстей.

Чем больше свободы хочет человек, чем выше риск потерять близость с дорогими людьми.

Близость с дорогими людьми имеет смысл только в том случае, если это свободное волеизъявление, а не зависимость.

Что вообще такое зависимости и можно ли их победить?

Есть пристрастия физиологические, которые воздействуют больше на человеческое тело, чем на душу. Алкогольная зависимость, о которой я кое-что знаю, наркотическая, чревоугодие — они заставляют чувствовать телесную радость. Хорошо именно в этой точке, когда ты употребляешь. Они опасны тем, что сужают мир, делают тебя рабом кайфа. Кто-то проходит это на грани жизни и смерти, другие люди находят в себе силы остановиться уже на первых подступах.

Если говорить конкретно о «Бывших», отношение Ильи к девушке — это иррациональная любовь. Он понимает, что Яна ему ничего хорошего в жизни не принесет, что ей очень тяжело помочь, что это путь в никуда. Илья ее ругает, а потом прощает. Но не может от нее оторваться.

«Перевертыш» тут в том, что Яна выходит из зависимости от запрещенных веществ ради любви к этому человеку, чтобы сделать его счастливым. Вот в этом, мне кажется, сценарий уникален и интересен: в нем зависимость духовная — то есть хорошая — побеждает физиологическую. Любовь отличается от других зависимостей — все остальные можно «вешать в граммах».

Что такое, по-вашему, удачный хеппи-энд в кино? Как его сделать не приторным?

Удачный хеппи-энд в кино — это когда у тебя наворачиваются слезы. Дальше приторность или неприторность уже полностью остается на откуп актеров — как они концовку проживут. Я считаю, то, как сыграли финальную сцену Любовь Аксенова и Денис Шведов — высший пилотаж хеппи-энда, который только можно себе представить. В их глазах светились всепрощение, любовь и счастье от того, что они видели друг друга. Это очень сложно сыграть, а они это сделали. «Мужчина встречается с женщиной под дождем» — такое было написано в сценариях миллион раз. Но один драматург не сделает так, чтобы эта сцена звучала, была персонифицирована, стала живой. Финальная сцена «Бывших» с точки зрения текста не самая новая. Но то, как Шведов и Аксенова ее прожили, — это потрясающе.

Говорят, что исторические фильмы, еще и с использованием компьютерной графики — безумно дорого. Ваш блокбастер «Сердце Пармы» — как раз такое кино. Нравится снимать высокобюджетные картины?

Я люблю шоу само по себе, когда ты можешь зрителя погрузить в иную реальность. Это не всегда связано напрямую с бюджетом. Что касается отечественного производства, у нас даже не с бюджетами проблема, а с эффективностью их использования.

В вашей фильмографии, в основном, зрелищные фильмы — «Метро», «Движение вверх», «Сердце Пармы». Расскажите про свои любимые приемы, как вы добиваетесь этой зрелищности.

Я сам как зритель люблю это ощущение потери реальности — когда я полностью в экране. Например, частый монтаж и громкий звук выбрасывают человека за пределы его физического состояния. Лично мне всегда были интересны блокбастеры. Это когда какая-либо мощная философская идея подкреплена хорошо сделанным актерским и режиссерским шоу. Кинематографическое высказывание, которое в идеале работает на все человечество. Мне всегда нравилось делать что-то для стадионов, не снимать на некую узкую элитарную или маргинальную среду. Кажется, это проблема текущего российского кинематографического состояния: у нас мало общих, объединяющих картин. Чтобы и бабушка, и внук что-то для себя нашли. А тема может быть какой угодно.

Мы недавно говорили с режиссером авторского фильма «Скоро кончится лето» Яной Скопиной, и она сказала то же самое.

Это достаточно расхожая формулировка, которую все режиссеры повторяют. Такого кино действительно нет. Хотя каждый фильм, который сейчас ротируется или замышляется, имеет эту задачу. Кроме «Сердца Пармы», разве что — было сразу понятно, что это провокационный проект. Но это исключение, подтверждающее правило.

Почему провокационный?

Как минимум, в книге Алексей Иванов совсем не считает, что православие является добром. В фильме мы это убрали. При этом творчество Иванова на меня произвело эффект разрыва атомной бомбы. У него есть особое понимание моей страны, моей Родины, он посмотрел на нее каким-то другим взглядом. Именно Иванову удалось мне рассказать, что я живу в этносе, который многолик, интересен и уникален.

Тяжело ли было его ставить?

О, да. Для меня это был вызов: попытаться на экран вынести лоскутное одеяло тех народов, из которых мы состоим. Раньше об этом никто не говорил и не снимал. Было много вещей, о которых я даже не подозревал — о шаманстве, о пермском православии и его специфике. Никогда сильно не задумывался о разнице между христианством и язычеством. Все это прочувствовать и никого не оскорбить — что, конечно, не получилось — было сложно. Ко всему прочему, количество разнообразных персонажей было настолько большим, что потянуть такое в современном кинопроизводстве довольно сложно. 99% продакшнов даже не ставит перед собой таких задач.

Что вы почувствовали, когда узнали, что ваш фильм «Движение вверх» стал самым кассовым в истории российского кино?

Был Новый год. Мы с женой сидели и смотрели на цифры ЕАИС (единая федеральная автоматизированная информационная система сведений о показах фильмов в кинозалах — прим. ред): один день сто миллионов, второй день… Я говорю: «По-моему, что-то у них там сломалось». Фантастические сборы, даже по тем временам! После был период, когда я думал, и что теперь? А потом понял — ничего.

А когда получили премию ТЭФИ?

ТЭФИ я получал очень давно в составе большой команды моих учителей. Проект был очень важный, и я радовался. Но к телепризам у меня очень трезвое отношение — премии никогда не вводили меня в какой-то восторг. Я просто понимаю, что талантливых, но не получивших премию людей гораздо больше, чем талантливых получивших.

Вы бы хотели возобновить сотрудничество с Леонидом Парфеновым?

Я бы с удовольствием. Но, к сожалению, время документального жанра, которым мы занимались с Леонидом Парфеновым, ушло безвозвратно.

Почему?

Каждый человек, у которого есть смартфон, — документалист. В те времена документальный фильм основывался на том, что мы находили изображения людей, которые давно от нас ушли. Или взяли интервью у человека, которого никогда не видели. А сейчас люди перегружены своим собственным изображением: удивить человека высказыванием великого мастера практически невозможно.

Леониду удавалось делать документальные фильмы, которые удерживали у экрана даже человека не в теме. Он находил тот самый нужный язык. Сейчас я не знаю, как его найти. Слишком много контента, который убивает все: нужно просто, чтобы мелькали картинки. Контент — мерзкое слово. Прорваться через него с документальным фильмом или байопиком невероятно сложно. 

Но какие же сюжеты сейчас все-таки хотят видеть зрители?

Вопрос, на который ни один из великих кинопродюсеров не может сформулировать ответ. Невозможно определить тему. Казалось бы, вот сейчас хочется отвлечься, нужно семейное кино. Но за осень число провалившихся легких и семейных фильмов огромнейшее.

Даже если ты занимаешься не творчеством, а собиранием кассы, найти тематику, с помощью которой ты это сделаешь, не так просто. Мы живем в такое время, когда просто ржать и смеяться уже не получается. Вряд ли большая масса людей сейчас пойдет смотреть комедии низкого уровня, которые одно время были востребованы. Мы ушли из понятия сытого, спокойного, вороватого общества, в котором мы существовали последние 30 лет. Сейчас наше общество переживает стресс, находится под угрозой существования. Мы переосмыслили ценности. Вышли из эпохи потребления. Все люди, которые учили нас успеху, потерпели неудачу. Поэтому легкие формы кино тоже начинают буксовать.

Сформулировать одну тему, которая вернет зрителя в залы, нельзя. Можно только развивать талантливое кино и подтягивать талантливых людей в их производство. Искать молодых авторов и режиссеров, которые могут достучаться до человека. Убогие математические методы, что мы использовали все эти годы, уже не работают.

Глядя на вашу фильмографию, можно подумать, что вы довольно непредсказуемый человек. Что бы вы хотели снять в следующий раз, над чем поработать?

Сейчас я пытаюсь сделать музыкальную комедию, где музыка была бы одним из драматических посылов. У меня очень странный тип: я люблю быть дилетантом. Нравится делать то, о чем я не имею ни малейшего представления. Мне кажется, именно в этот момент я проживаю самую интересную часть своей жизни.

Не считая документалистики, у вас в арсенале только полные метры — это принципиальное решение или случайность? Как вы относитесь к сериальной форме?

«Сердце Пармы» я снял еще и в виде сериала, он пока не вышел. Но в моей режиссерской практике мне очень важен монтаж, своими руками собирать картину. Полностью смонтировать фильм я могу только в том случае, если это два часа, два сорок. Но смонтировать шестнадцать часов сериала в одиночку у меня уже не получается. Из снятого материала можно слепить, что угодно — что и происходит. Зная все эти тонкости кинопроизводства, я не берусь за сериалы. Ведь будучи чисто режиссером, я не имею возможности контролировать постпродакшн. Если я за такое берусь, то говорю: я предоставлю весь материал, и из него можно сделать гениальную вещь. Но принимайте мои условия.

Как вы оцениваете отечественную киноиндустрию сегодня? Гордитесь, отстраненно наблюдаете или прикрываете лицо ладонью?

Я ничего не прикрываю. Хотя российская киноиндустрия далека от совершенства. На бытовом уровне проблема в том, что она не имеет успеха даже у собственных зрителей. Но это не является уникальностью нашей индустрии, по всему миру так же. Мы боремся, мы пытаемся. У нас неплохое авторское кино. Но не хватает чего-то яркого, большого, общенационального, объединяющего. Чтобы люди, которые не являются киногурманами, пришли в кинотеатр и ими стали. Это умеет делать только Америка. Так что комплексовать нам не следует. Жаль, мы не сделали из коммерческого кинематографа бизнес в чистом виде. Без вливаний государственных или крупных компаний зрительские хиты не могут существовать, зрители у нас просто за них не платят.